Том 3. Стихотворения и поэмы 1907–1921 - Страница 30


К оглавлению

30
И любимый, родимый свой край,
Синий, синий, певучий, певучий,
Неподвижно-блаженный, как рай.


В том раю тишина бездыханна,
Только в куще сплетенных ветвей
Дивный голос твой, низкий и странный,
Славит бурю цыганских страстей.

28 марта 1914

«О да, любовь вольна, как птица…»


О да, любовь вольна, как птица,
  Да, всё равно — я твой!
Да, всё равно мне будет сниться
  Твой стан, твой огневой!


Да, в хищной силе рук прекрасных,
  В очах, где грусть измен,
Весь бред моих страстей напрасных,
  Моих ночей, Кармен!


Я буду петь тебя, я небу
  Твой голос передам!
Как иерей свершу я требу
  За твой огонь — звездам!


Ты встанешь бурною волною
  В реке моих стихов,
И я с руки моей не смою,
  Кармен, твоих духов…


И в тихий час ночной, как пламя,
  Сверкнувшее на миг,
Блеснет мне белыми зубами
  Твой неотступный лик.


Да, я томлюсь надеждой сладкой,
  Что ты, в чужой стране,
Что ты, когда-нибудь, украдкой
  Помыслишь обо мне…


За бурей жизни, за тревогой,
  За грустью всех измен, —
Пусть эта мысль предстанет строгой,
  Простой и белой, как дорога,
  Как дальний путь, Кармен!

28 марта 1914

«Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь…»


Нет, никогда моей, и ты ничьей не будешь.
Так вот что так влекло сквозь бездну грустных лет,
Сквозь бездну дней пустых, чье бремя не избудешь.
Вот почему я — твой поклонник и поэт!


Здесь — страшная печать отверженности женской
За прелесть дивную — постичь ее нет сил.
Там — дикий сплав миров, где часть души вселенской
Рыдает, исходя гармонией светил.


Вот — мой восторг, мой страх в тот вечер в темном зале!
Вот, бедная, зачем тревожусь за тебя!
Вот чьи глаза меня так странно провожали,
Еще не угадав, не зная… не любя!


Сама себе закон — летишь, летишь ты мимо,
К созвездиям иным, не ведая орбит,
И этот мир тебе — лишь красный облак дыма,
Где что-то жжет, поет, тревожит и горит!


И в зареве его — твоя безумна младость…
Всё — музыка и свет: нет счастья, нет измен…
Мелодией одной звучат печаль и радость…
Но я люблю тебя: я сам такой, Кармен.

31 марта 1914

Соловьиный сад

1

Я ломаю слоистые скалы
В час отлива на илистом дне,
И таскает осел мой усталый
Их куски на мохнатой спине.


Донесем до железной дороги,
Сложим в кучу, — и к морю опять
Нас ведут волосатые ноги,
И осел начинает кричать.


И кричит, и трубит он, — отрадно,
Что идет налегке хоть назад.
А у самой дороги — прохладный
И тенистый раскинулся сад.


По ограде высокой и длинной
Лишних роз к нам свисают цветы.
Не смолкает напев соловьиный,
Что-то шепчут ручьи и листы.


Крик осла моего раздается
Каждый раз у садовых ворот,
А в саду кто-то тихо смеется,
И потом — отойдет и поет.


И, вникая в напев беспокойный,
Я гляжу, понукая осла,
Как на берег скалистый и знойный
Опускается синяя мгла.

2

Знойный день догорает бесследно,
Сумрак ночи ползет сквозь кусты;
И осел удивляется, бедный:
«Что́, хозяин, раздумался ты?»


Или разум от зноя мутится,
Замечтался ли в сумраке я?
Только всё неотступнее снится
Жизнь другая — моя, не моя…


И чего в этой хижине тесной
Я, бедняк обездоленный, жду,
Повторяя напев неизвестный,
В соловьином звенящий саду?


Не доносятся жизни проклятья
В этот сад, обнесенный стеной,
С синем сумраке белое платье
За решоткой мелькает резной.


Каждый вечер в закатном тумане
Прохожу мимо этих ворот,
И она меня, легкая, манит
И круженьем, и пеньем зовет.


И в призывном круженьи и пеньи
Я забытое что-то ловлю,
И любить начинаю томленье,
Недоступность ограды люблю.

3

Отдыхает осел утомленный,
Брошен лом на песке под скалой,
А хозяин блуждает влюбленный
За ночною, за знойною мглой.


И знакомый, пустой, каменистый,
Но сегодня — таинственный путь
Вновь приводит к ограде тенистой,
Убегающей в синюю муть.


И томление всё безысходней,
И идут за часами часы,
И колючие розы сегодня
Опустились под тягой росы.


Наказанье ли ждет, иль награда,
Если я уклонюсь от пути?
Как бы в дверь соловьиного сада
Постучаться, и можно ль войти?


А уж прошлое кажется странным,
И руке не вернуться к труду:
Сердце знает, что гостем желанным
Буду я в соловьином саду…

4

Правду сердце мое говорило,
И ограда была не страшна,
Не стучал я — сама отворила
Неприступные двери она.


Вдоль прохладной дороги, меж лилий,
Однозвучно запели ручьи,
Сладкой песнью меня оглушили,
Взяли душу мою соловьи.


Чуждый край незнакомого счастья
Мне открыли объятия те,
И звенели, спадая, запястья
Громче, чем в моей нищей мечте.
30